И. Кулик. Рассказ об акции КД «Мураново-Сафарино»

Поездка на акцию «Коллективных действий» отчасти напомнила мне празднование еврейской Пасхи с ортодоксальными иудеями в парижском Марэ, на котором я случайно оказалась несколько лет назад. С одной стороны, тебя переполняет интерес, почтение и благоговение, но в то же время трудно избавиться от ощущения, что на самом деле ты, при всех своих наиблагих намерениях, не вполне имеешь право здесь находиться. И для того, чтобы не испортить праздник, для того, чтобы для тебя он так же свершился, ты должен прилагать максимум усилий – но пойди, пойми, в чем именно эти усилия должны заключаться.

Но вскоре стало понятно, что невежеством и самомнением было бы полагать, что твои усилия или ляпы могут на что-то существенно повлиять: праздник или акция не зависят от таких мелочей. Поэтому можно выпивать, трепаться о посторонних вещах, праздно любоваться красотой ландшафта и местными достопримечательностями, отвлекаться на какие-нибудь плотины, дымы, лыжников – механизм «праздника» все равно запущен.

Собственно, суть акции для меня и была в выходе из пространства, обусловленного человеческими поступками и действиями, в некое иное, природное и подвластное иным законам. «Выход» этот для меня произошел в тот момент, когда Андрей Монастырский, Сергей Ромашко и Николай Панитков, перед этим переобувшийся в валенки, на одном из которых был торжественно зачитанный вслух текст с определением некоей, кажется, «бревнотаски», сошли с протоптанной дорожки, на которой они оставили зрителей, и стали подниматься вверх по снежной целине. Три удаляющиеся фигуры словно бы оказались за той гранью, которая отделяет прогуливающихся от пейзажа, который они созерцают. Они стали частью пейзажа, как какая-нибудь птичья стая, облако или дым на горизонте, которые, несмотря на всю свою эфемерность, для наблюдателя навсегда останутся элементом ландшафта и, в силу этого, чем-то куда более постоянным, нежели его собственное бренное существование. Как мне кажется, многие акции «КД», известные мне по описаниям, отчасти и были попыткой заслать в этот самый незыблемо умиротворенный и недосягаемый ландшафт, созерцать который и отправляются « за город» всяческие туристы, не то «шпионов», не то своего рода зонды: так в научной фантастике засылают зонды на другие планеты, в другое измерение или другое время. В данном случае таким заброшенным «зондом» и стали два валенка, оставленные на двух полянах. Перед началом акции, когда все жаловались на промерзшие и промокшие ноги, кто-то, кажется, Николай Паниктов, вспомнил про сапоги-луноходы, и это слово «луноход» продолжало вертеться у меня в голове –в связи с когда-то слышанной мною историей про частный фонд, собирающий средства на возвращение на Землю лунохода. Акция бессмысленная, но эмоционально понятная – да и валенки, погребенные в снегу вместе с двумя половинами статьи про загадочную «бревнотаску», так же до боли захотелось вернуть домой, отряхнуть и поставить посушить на батарею.

Загадочная «бревнотаска» фонила какой-то явно лишней «лагерной» темой – мне казалось, что я начинаю думать как какой-нибудь западный журналист, случайно попавший на акцию «КД» в советское время и старающийся приписать любому неофициальному искусству некий удобопонятный диссидентский смысл. Но по окончании акции, когда мы рассматривали памятную доску на церкви, в которой рассказывалось нечто о помещице Салтыковой, отпустившей своих крепостных, дав им в собственность леса, весь этот сюжет обрел своего рода завершенность. То, что в начале казалось историей про несвободу, оказалось историей про отпущенность на волю. Салтычиха оказалась не извергом, а освободительницей, а лесоповал - не лагерем, а вольным трудом в пожалованных угодьях. И даже танцующие Брежнев с Фурцевой на фотографии-подарке выглядели какими-то благостными и почти шкодливыми пенсионерами-отпускниками на курортной танцплощадке. Такой же отпущенностью на волю, освобождением сознания оказалась для меня и акция «КД», которой я сначала побаивалась, как некоего предельно жесткого и эзотерического ритуала, требованиям которого надо себя подчинить.