top of page
Ю. Лейдерман. Об акции "Партитура"

Акция "Партитура" представляется одной из самых размытых, энтропийных работ "КД". Налицо явная несопрягаемость задействованных медиа (текста, "капельницы", "точек-тире" Монастырского и Ромашко, серии слайдов), разрыв художественного действия в месте "свободного диалога", необусловленная музыкальная цитата из М. Монк. Возможно, эти несообразности связаны с обнаружившейся в последние годы двусмысленностью репрезентативной стороны деятельности группы. Вожделенные пустота и чистота в работах "КД", даже не успев до конца реализоваться, покрывались густой сетью фактографий и интерпретаций, составляющих основу томов "Поездок за город". Тем самым шкала осмысления этих работ существенно деформировалась (хотя это могло служить как раз целью), и зритель оказывался в вязком пространстве разъяснений А.М., умилений И.Кабакова, "особых мнений" Вс. Некрасова и т.п. Завязанию в нем только способствовали высокие художественные и стилевые достоинства этих текстов.

В "Партитуре" авторами постулируется ненайденность демонстрационного места текста. Этот текст можно сравнить с выжатой долькой лимона, все соки которой, в данном случае связность и смысл, оттянуты к периферии - репликам "точек-тире", черным щитам и "свободным диалогам". Причем, эта "выжатость" текста такова, что во время чтения в нем обнаруживаются многочисленные дырочки и разрывы - места стилевых и смысловых несообразностей. Так, за абзацем квазиобъективного литературно-исторического анализа следует грубый выпад относительно "новых экспрессионистов" ("Ну ты и перднул!” - говорят после таких реплик), ряд упомянутых в "Партитуре" имен выглядит, несмотря на обоснование, произвольным, и субъективная вязкость текста такова, что, по его прочтении, в памяти вряд ли может остаться что-то, кроме странных антиномий: "Железная флейта - Волшебная флейта" или "критический разум - практический разум". Тем самым косвенно дезавуируется традиция подобных текстов в деятельности "КД". В настоящее время человек, следящий за их работами, оказывается большей частью в положении не зрителя, а читателя, причем читателя энного тома из собрания сочинений. Равно как и то, что второй том "Поездок за город" обусловливает третий, четвертый, ясно и то, что третий том из собрания сочинений, скажем, Диккенса или "КД", может оказаться нисколько не хуже, а даже интереснее и лучше предшествующего. Но такая последовательность предполагает восприятие работ группы в некой целостной, исторической последовательности с уже сложившейся парадигмой, что в общем-то чуждо авангардной деятельности, когда каждая вещь мыслится вневременной и недетерминированной. Таковы, кстати, вещи первого тома "Поездок" - "Появление", "Фонарь, "Либлих", а взаимообусловленность работ подобных "Лозунгам" обыгрывается в рамках концепции "пустого действия" (см. статью "Московские перформансы" в 4-ом номере журнала "А-Я"). Во втором томе эта обусловленность начинает стабилизироваться, а в третьем смысловые интервалы, смысловые пустоты почти отсутствуют.

Интересно, что одновременно с ростом взаимообусловленности акций их внутренняя обусловленность падала и они становились все более рыхлыми. Скажем, во "Времени действия" для проведения акции необходимы все задействованные средства - веревка на поле, участники, зрители. Без какого-либо из этих компонентов действие теряло бы смысл. Наоборот, в “Юпитере” присутствует масса как бы ненужных вещей, не связанных с идеей события - можно было бы вешать или не вешать на стены плакаты, включать или не включать  телевизор, "4.33" так бы и остались четырьмя часами тридцатью тремя минутами музыки. Так же и в работе "Такси" независимо от железного тормоза, музыкального ящика и прочих аксессуаров совершается проезд такси, рвущего лески.

В "Партитуре" же мы вновь сталкиваемся с героической попыткой "КД" разрушить эту детерминированность и "исправить имена".

"Партитура" претендует на разъяснение и завершение предшествующего ряда работ. Воплощение этой претензии на этапность - момент, когда A.М. с нелепо-напыщенным видом прячет из "этических соображений" металлическую палочку, символизирующую железную флейту, в черный ящичек с надписью "Станция Реутово. Следующая станция - Железнодорожная", задействованный ранее в "звуковых перспективах поездки за город".

Нелепость такой бутафории и отсутствие обещанного рассказа о переживании в реутовской луже приводят здесь к полному разрыву и без того покрытой язвами ткани действия. То есть предполагаемое  и обещанное, как и во всех работах "КД", не сбывается. Обнаруживается информационная пустота происходящего и проясняется, что акция есть лишь знак обещанного разъяснения, которое и не может состояться по тем же причинам, по которым не могут состояться обещанные "гениями" полеты к эстетическим озарениям. Кстати, декларируемая в партитуре обратная задача - "перелом критического разума в практический" - тоже может решаться не далее своей постановки, так как "исправлением имен" может быть лишь констатация того, что они нуждаются в исправлении. Цитата из М. Монк, чье творчество в явном виде не относится ни к "обыденному", ни к "гениальному" (как и проецируемые в этот момент слайды И.Макаревича "Инструменты") является как бы гладкой крышкой, прикрывающей демонстрационное поле сверху. Это "музыка просто", не имеющая отношения к указанным антиномиям, как в общем-то и все остальное.

Эти рассуждения относятся скорее к организаторам, зрителям же просто необходимо чем-то заняться и куда-то себя деть, то есть обратить на что-то свое внимание и понимание. "Выжатый" текст  партитуры такой возможности не предоставляет, а черные щиты, в противоположность физическому абсолютно черному телу, являются идеальными отражателями и зрительских усилий, ибо их внимательное разглядывание бессмысленно. Существует несколько уровней рассеивания и поглощения неудовлетворенного желания смысла. Попытаемся их указать. Первый уровень или канал - витальный - ерзанье на стульях, шорохи, покашливания, машинальное верчение фонариками и пр. Уровень второй, суррогат традиционного обсуждения, - "свободные диалоги" А.М. и С.Р., И.К. и В.С., а также разговоры на посторонние темы. И, наконец, уровень, присутствующий на любом концептуальном мероприятии - резкая смена зрительских гносеологических установок, точек зрения, – то, что называют ударами по сознанию. Они происходят и во время "Партитуры", но в небольшом количестве, скажем, момент, когда при соответствующем упоминании в тексте становятся заметными черные щиты на стенах (безусловно замечательные объекты), до этого невидимые в темноте. Монастырский и Ромашко накладывают на эти ритмы слабого ментального шевеления заведомо несовпадающий, анти-резонансный ритм своих точек-тире.

* * *

Итак, "Партитура" не предоставляет каких-либо объектов для фиксации внимания, и  желание цельности и смысла остается неудовлетворенным. И.Кабаков говорил потом о приятном отсутствии обязательного контакта между художниками и зрителями. Контакт предполагает понимание, но, мне кажется, зрители могли понять все, только это "все" в силу своей размазанности по дырявой демонстрационной поверхности было равносильно "ничему". Я во время действия "Партитуры" оказался, скорее, перед каким-то метафизическим непониманием, непониманием как категорией. Такие выходы на банально-метафизическое типа "вся наша жизнь лишь поездка за город" при полном осознании их банальности и является для меня наиболее ценным результатом акций "КД". В зависимости от дискурсивной стороны работы эти выходы могут быть комфортными или дискомфортными. Неудовлетворенность своими установками на абсолютное понимание вызвала у меня тот самый эмоциональный аффект, о невозможности которого писалось в тексте "Партитуры". То есть я не восторгался отсутствием контакта с организаторами, а, наоборот, винил себя в этом, но причиной непонимания как раз и являлось первоначальное требование безусловного понимания. Несмотря на некоторый разлад с самим собой, ценность подобного переживания несомненна.

Как отмечалось выше, демонстрация приоритета обыденного над гениальным на ментальном уровне заведомо неосуществима, но легко осуществляется на эмоциональном, т.е. показом, а не рассказом (воспитание "не поучениями, а личным примером"). Такая демонстрация происходит в сугубо "эмпирейных" вещах "КД" - "Юпитере" или при отдельно демонстрируемой фонограмме "Партитуры" в сопровождении "перевернутого" по отношению к акции ряда слайдов (как справедливо заметил С. Летов, именно слайды сопровождают фонограмму, а не наоборот, как в театре или кино, где фонограмма дополняет визуальный ряд).

В силу технических условий звукозаписи, звучание "капельницы" с электронными импровизациями вышло в фонограмме на передний план. Такой переворот перспективы вызвал у меня соответствующий эмоциональный переворот, поскольку круг моего внимания очерчивали уже не идеально непонятные черные щиты, а вполне достойная минималистская музыка и красивые психоделические слайды. То есть на первый план вышли именно "сиротские попытки художественного поведения". Покашливания и шорохи зрителей, служившие для этой художественности фоном, подчеркивали комфортность ситуации (в силу контраста, так как я знал их дискомфортное происхождение).

Среди этой пульсирующей психоделики бесстрастное механическое воспроизведение "точек-тире" слышалось как злобные голоса из Мордора, безуспешно пытающиеся наложить лапу рационального контроля на происходящее, причем я, естественно, радовался безуспешности этих попыток.

Как ни странно, но когда ряды ориентальных башен и сверкающих кустов сменились пустыми обоями, я испытал еще больший подъем. Уже сложилась традиция справедливо интерпретировать этот подъем как комфорт осознания устоявшегося быта нашей жизни, лишенного всяких спекуляций и рефлексий, предшествующего им, комфорт детских воспоминаний, милых и устоявшихся мест работы, отдыха и творчества. Так или иначе, во время просмотра "пустых" слайдов предшествующая оппозиция красивых картинок и некрасивых голосов была полностью снивелирована.

Видно, обыденное и в самом деле имеет приоритет над гениальным.

bottom of page