А. Монастырский. Об акции «Рыбак»

Прежде, чем начать писать комментарий к «Рыбаку», я пролистал папку с фотографиями «Звуковые перспективы поездки за город»- цветные отпечатки со слайдов размером с машинописный лист. Я сидел на кухне лицом к окну- на улице пасмурная погода, дождь- и держал папку на коленях. Меня заворожила одна фотография: на переднем плане черная тряпка, покрывающая снег, из-под нее вылезает магнитофон на саночках и чуть дальше в поле чья-то фигура спиной- то ли Ромашкина, то ли моя- она движется по снегу вдаль, момент движения схвачен очень отчетливо: правая рука в отмашке, левая пола черного пальто чуть задрана как будто от ветра (хотя я не помню, чтобы тогда был ветер на поле). Очень далекая стена леса и много мерцающего, бело-серого неба с зеленоватым оттенком- видимо, из-за того, что слайд уже старый, выцветший. Я вынул фотографию из папки и стал примерять ее на различные стены в квартире, где бы повесить. Нет, нигде она не смотрелась. И вообще, как только я ее вынул из файловой папки и стал разглядывать в вертикальном положении- все очарование исчезло. Исчезли странные световые всполохи на небе, фигурка как бы перестала двигаться- передо мной оказалась просто старая зеленоватая фотография, ничего интересного. Я вложил ее в папку- в горизонтальном положении- и под этим косым светом, падающим из окна, фотография ожила: фигурка опять пошла, вернулись всполохи странного света на небе и на снегу.

В акции «Рыбак» практически было тоже самое. Все зависело от естественного хода вещей, от того, насколько мы, организаторы акции, следовали уже давно сложившимся «пространственно-временным» созерцательным маршрутам КД, продолжение которых обнаруживалось только в момент действия. Событийность как бы опережала запланированность. Мы долго спорили с Панитковым уже после акции. Он считает, что акция не удалась, поскольку сюжет не был реализован- слишком быстро санки с магнитофонами ехали по снегу и вместо 30 минут все действие заняло минут 10. Из записанного диалога практически ничего не было слышно зрителям. На мой взгляд, все было замечательно в том смысле, что акция отчетливо разделилась на две эстетически равноценные части. Первая часть- аудиальная- без зрителей, когда мы с Панитковым записывали на два магнитофона диалог и потом прослушивали его. Вторая- визуальная- на поле со зрителями, когда мы протаскивали по снегу санки с магнитофонами. От первой части там остался только «аудиальный мазок» исключительно как звуковое, а не содержательное, впечатление. Звук, а не смысл. То есть вещь получилась в большей степени музыкальная, чем она задумывалась. Как я теперь понимаю, своего рода «дирижером» ситуации выступал тогда Рыбак в виде керамической фигурки, поставленной вдали на снегу напротив зрителей. Ведь и я, и Панитков тащили санки по снегу практически с одинаковой скоростью и в том ритме, в котором обычно вытягивают из воды рыбу, пойманную на донку- длинную рыболовную снасть, представляющую собой веревку с крючками, которая забрасывается на длительное время как можно дальше в воду. То есть мы вытягивали санки в ритме рыбака, вытягивающего снасть из воды. Ситуация «Рыбака» диктовала именно такой ритм и такую длительность события. Иначе было невозможно. Собственно, созерцательное пространство и время акции и строилось именно на этой стороне дела, на этом эпизоде: невидимая фигурка рыбака, стоящая далеко на снегу, определяла способ и ритм действия. Механизм работал именно так, порождая эстетический «смысл» другого порядка по отношению к тому предполагаемому, но не реализованному смыслу нашего с Панитковым диалога. На акции присутствовало как бы три участника- зрители, организаторы и рыбак, взявший на себя «руководящую роль»- через название акции и керамическую фигурку. В терминологии демонстрационно-экспозиционного анализа акции можно сказать, что “пустое действие” «Рыбака» было построено на аудиодискурсе дистанционных и технологических аудиальных пауз, в “перспективной раме” которого была организована визуальная “невидимость” и затем “полоса неразличения” (на этапе “разглядывания в бинокль”) фигурки “Рыбака”. Когда санки проезжали перед зрителями, то магнитофон на ближних санках (красных) молчал из-за того, что в это время диалога предполагалось, что звук должен был идти с другого магнитофона (на синих санках)- это «технологическая» пауза. Но в силу того, что санки пересекались не в пространстве перед зрителями, а справа от них, то, когда перед ними проезжали синие санки (раньше, чем красные), то молчание этого дальнего магнитофона было обусловлено или той же причиной (технологическая пауза) или дальностью расстояния от зрителей (дистанционная пауза). Точно выяснить это уже невозможно. Однако отчетливо возникла эта «рама» молчания или «ворота созерцания», как бы сквозь которые и происходило «трансцендирование» невидимого для зрителей «Рыбака».

В романе У Чэн Эня «Путешествие на запад», в десятой главе речь идет о Рыбаке и Дровосеке. Там множество стихов, в которых то тот, то другой рассказывают о прелестях и преимуществах своих занятий. Например, Рыбак заканчивает одно из стихотворений таким образом:

 

Щедрый улов- и уха-

Мой сегодняшний пир.

С тихой усмешкой

Жалею

Мятущийся мир.

 

Или Дровосек:

 

И до меня ни у кого

На свете дела нет.

И безразлично мне, что там-

Упадок иль расцвет.

 

Этот роман был «культовым» в нашем кругу, начиная с семидесятых годов. Но меня всегда как-то смущал конец романа, когда в последней главе идет прославление в стихах его героев- вся глава, состоящая из стихов, посвящена славословиям. Неужели, думал я, в этом весь смысл всего этого дела, конец всему? Что-то здесь не так и все эти завершающие акафисты- какое-то иллюзорное, «масс-медиальное» нагромождение «религии для народа». И только в 10 главе, практически в самом начале четырехтомного повествования обнаруживается- в сцене с Рыбаком и Дровосеком- сюжет 10 (действительно «последней») картинки дзенской серии «с быком»:

 

Имя скрываю,

Держусь простаком-

Глухонемой

В окруженьи мирском.

 

(Правда, это говорит Дровосек, а не Рыбак. Но стихи Рыбака в этом смысле мало чем отличаются от стихов Дровосека).

То есть в этом романе экзистенциальный «конец» становится (по сюжету) идеологическим «началом» всего того нарративного «пузыря», внутри которого происходит действие романа. Именно он является «силовым», «запускающим» механизмом для действия, сюжета.

Также и наш Рыбак во время акции определял всю временную составляющую событийности.

Надо сказать, что я очень долго и безрезультатно в процессе подготовки акции искал подходящие шнуры для подтягивания санок через снег. Я купил несколько катушек, но все они были недостаточно длинные и нам грозила перспектива неудобства связывать их друг с другом- и еще неизвестно было, хватит ли по длине этих нитей- я нигде не мог купить еще хотя бы одну подходящую катушку, все было распродано.

И вот после того, как мы второй раз уже съездили на поле с Елагиной и Ромашко, на обратном пути из окна машины в районе Преображенской площади я увидел магазин под названием «Рыболов». Я попросил Лену остановиться и пошел в этот магазин. Там в витрине стояли разные большие бобины с белым шнуром. Я выбрал самый большой и спросил, сколько тут метров. Продавец мне сказал- 10 000 (то есть 10 километров). Я, конечно, удивился и не поверил. Продавец сказал: так написано в накладной. Я купил две бобины и очень довольный вернулся в машину. Теперь непрерывность и достаточность нужных веревок для акции была обеспечена.

 

21 июня 2000 г.