П. Пепперштейн. ВОСПОМИНАНИЕ О РЫБАКЕ И РЫБКЕ.

С тех пор, как сделана была акция «Рыбак» прошло много месяцев. Заглянув в дневник, который я веду время от времени, я обнаружил в нем запись сна, приснившегося мне накануне акции. Сейчас, когда я пишу эти воспоминания об акции, у меня под рукой нет того дневника, но помню, что во сне я пролез в какое-то пространство, напоминающее технические ходы в больших зданиях- в таких пространствах часто разворачивается действие американских приключенческих фильмов. В соответствии с эстетикой Голливуда во сне я обнаружил в одном из простенков девушку приятного облика, в бежевой форме и с ультрасовременном оружием в руках. Девушка заговорщицки мне кивнула. Вроде бы мы с ней делали здесь одно дело- были членами какой-то боевой группы: то ли мы собирались ограбить банк, то ли наоборот кого-то спасти из рук, скажем, террористов... Это, собственно, неважно. Вообще, совершенно неважно, что именно приснилось мне в это утро. Я не собираюсь искать в каком-то из этих сновидений символическое содержание, чтобы затем пытаться связать его с событием акции. Мне в данном описании интересна лишь функция сна как увертюры или же как пролога к «основному тексту», которым является, согласно общепринятому мнению, дневная реальность. Впрочем, и то, и другое обречено стать воспоминанием- причем эти воспоминания двух типов (память о сновидении и память о реальном событии) всегда одновременно связаны и не связаны друг с другом. Воспоминание о сне- это «рыбка», ускользающая и молчаливая. Речи «рыбки» мы сами произносим за нее. Иногда мы даже поем за нее. Порою, впрочем, кто-то еще озвучивает «рыбку» за нее и за нас.

Как говорится, «за того парня».

Что же касается дневной реальности, то это «рыбак». Задача его- поймать рыбку.

Итак, как выглядела встреча с «Рыбаком»?

Все встретились у метро «Алексеевская», сели в машины и поехали. Снег, ясность, ощущение весны при наличии зимнего пейзажа. Радостное общение друзей и знакомых. Место, впрочем, оказалось незнакомым. Но прекрасным. Проехали сквозь эйфорически распадающиеся деревушки. Впрочем, много было и эйфорически новых и эйфорически плотных построек, которые забавно соседствовали с эйфорически дряхлыми. Кавалькада остановилась у плотных свежевыструганных домов, за ними начинался роскошно поданный простор. Он был роскошно подан хорошей погодой и самим собой, а также, естественно, авторами акции, которые остановили на нем свой выбор.

Началась процедура надевания пакетов на ноги. Их надо было закреплять скотчем. Когда я это пытался сделать, кусок ленты каким-то образом прилип к моей губе, я его небрежно оторвал и, видимо, вместе с куском кожи- потом у меня в течение всей акции текла из губы кровь. Кстати, именно губа- то место на теле «рыбки», которое пронзается крючком «рыбака» и за которое ее затем вытягивают из родной воды. Впрочем, рыба может сорваться с крючка и уйти, порвав губу.

Из вышесказанного следует, что я склонен воспринимать фигуру рыбака не столько как идиллический дальневосточный образ, олицетворение покоя и созерцательности (как то, возможно, имели в виду авторы акции), сколько как нечто агрессивное.

Надев пакеты, приехавшие пошли по полю и достигли определенного места. Впереди лес раздвигался и в проем видно было следующее поле и следующая полоса леса, которая также раздвигалась по центру, обнажая дальнейший простор. Все вместе напоминало барочный театр- систему кулис, сцен и просцениумов, однако здесь все было подлинным, пустым, заснеженным и дышало аграрным отдыхом немалых пространств. Линия высоковольтных электропередач играла, конечно, свою немалую роль в эстетике этого пейзажа. Вкупе с этой линией ландшафт приобретал привкус 70-х годов, захватывая большой диапазон от мечтательного андеграунда (вроде Васильева или Шаблавина) и до бодрого официоза (мне вспоминается пейзаж Таира Салахова).

Через некоторое (короткое) время справа и слева от группы зрителей появились две точки. Они приближались. Одна точка красная, другая- черная. Сани. Ну, конечно же, сразу вспомнилось из Аэромонаха Сергия:

 

Идут ссаные сани

Как по нитке скользя

Жить бы, жить бы в Казани!

Да, как видно, нельзя...

 

С ними приближался и звук. Магнитофоны ехали в санях и что-то бормотали. Кажется, это были записи бесед. Сани действительно скользили «по нитке», т. е. их тащили невидимые лески. Сани плоские, пластмассовые. Они миновали друг друга и красные исчезли там, откуда появились черные. И наоборот. Затем всем были вручены картинки с изображениями китайской статуэтки «Рыбак». Коля Панитков указал мне издали место, где стояла в снегу эта статуэтка. Я, кажется, не мог ее разглядеть. Рыбак остался невидимым. Сани, конечно, напомнили два поплавка с крючками и наживкой в виде голосов и магнитофонов. Они прошли мимо на лесках...

Впрочем, настроение было в тот день настолько приподнятое, да сил было много (начало весны, и я только что вернулся из приморского теплого Израиля, и российский ландшафт со снегом и солнцем действовал на меня опьяняюще, как и культурность эстетики КД, как и общение с друзьями...), что удалось сразу же забыть об этих угрожающих нотках, скрыто проскользнувших во вроде бы спокойной и просветленной акции.

Теперь же осень, и я чувствую себя больным, и доля сезонной горечи, возможно, проникла в этот текст, посвященный радостному «мгновению весны».

Напоследок, перед тем, как мы все покинули то место, я отошел поссать к забору одного из плотных новых домов. Пока я ссал, из дома высунулась чья-то голова и посмотрела на все. Голова увидела большую группу прилично одетых людей, рассаживающихся по машинам. Вряд ли члены секты- слишком смешливы и благополучно-беспечны на вид. Скорее, большой семейный клан, зачем-то выехавший на природу без пикника.

 

декабрь 2000

Москва