Михаил Рыклин. Рыбак везде.

У меня есть деревянный китайский сервиз с типичным сюжетом: гора, озеро, облако, пагода, домик, два рыбака с удочкой, заглядевшиеся на свое отражение, странно светящиеся листья на условных деревьях…На черном фоне красное, серое и золотое.

Этот стиль рисования таков, что не знаешь, где оканчивается гора и начинается облако или утес. Поэтому рыбак сидит со своей удочкой в открытом пространстве, и невозможно представить себе, что он удит рыбу. Слишком безмятежны люди, сидящие на берегу, вода, лунный свет: с тем, что сосредоточено не может случиться ничего внешнего.

Поэтому на чашках и блюдцах из того же сервиза вместо рыбаков среди сходных цветовых пятен сидит уже просто один самоуглубленный человек без удочки.

Значительно менее приятен вьетнамский лакированный поднос, где люди действительно ловят рыбу с помощью невода. Пустотная композиция в нем полностью деградировала, и от него уже один шаг до «производственной темы» (хотя по видимости это тот же сюжет).

Разница между китайскими и вьетнамскими рыбаками напоминает разницу между предъявляемым и артикулируемым. Благодаря некоторым упражнениям – в том числе и акции «Рыбак» – я осознал необходимость бережного сохранения этого зазора (точнее, зияния), которое в интеллектуальном мире принято игнорировать или перескакивать одним прыжком.

Предъявляемое КД не отличается от того, что ежесекундно предъявляется нам просто так. Ритуал предъявления, созданный КД, находится внутри безграничного предъявления без ритуала, которое редко замечают.

Стоит заметить, скажем, предъявление снега, который формирует свет, и вообще самопредъявление всего и станет ясно, что ритуал предъявления – то, что называется эстетикой – есть не более чем учебное пособие, развивающее определенные навыки. Если они есть, нужда в пособии отпадает.

Задача этой группы, как я ее понимаю, состояла не в том, чтобы на ее акции, как на музыку, писались тексты, а в развитии навыков периферийного зрения, по отношению к которым неадекватен любой текст.

Юра Семенов ошибся на повороте с Ярославского шоссе и мы развернулись в Медведково. На обратном пути мы оказались в Гольяново и показывали Юре дорогу, постепенно доехав до трех вокзалов.

Недавно я снова начал водить машину, и запомнил путь так хорошо, как если бы за рулем сидел я сам. Невольная фиксация, свидетельствующая о несовершенстве вождения.

Нынешние акции КД особенно зависят от погодных условий. В данном случае погода была идеальной и момент был выбран удачно. Через неделю наст бы подтаял, и нам пришлось бы с трудом пробираться по полю. Впечатление было бы другим, хотя это не имеет особого значения. По полю с двух сторон медленно ползли санки; так как мимо группы они проехали в молчании, возникло предположение, что что-то не сработало. Потом стали смотреть на «рыбака»: одни его вроде бы видели, другие – нет. А когда роздали подарки с фотографией «рыбака» и куски магнитофонной ленты, все оживились и стали обсуждать увиденное.

Парадокс этих акций в том, что ничто не происходит, но все обсуждается. Речевая культура, даже агонизируя, не может не выбрасывать на поверхность пузыри артикуляций. Как в музее, где принято обсуждать увиденное (на самом деле обсуждается обсуждение).

Тем самым пустотность увиденного еще больше обнажается. В своей неартикулируемости.

«Рыбак» был, хотя разглядеть его мне не удалось. Был, так как спровоцировал «речи о рыбаке» и на мгновение – а не так, как это бывало раньше - воспроизвел фантом коллективной связности. Ловец рыбы стал «ловцом человеков».

Потом все мягко распались и разошлись.

Я впервые воспринял пустотность акции буквально.

В этом, а не в рассказе об этом – их цель.

Молчание существует и при помощи артикуляции, и само по себе. Артикулируя свое понимание, участники забывают, что понимать нечего.

Чтобы это почувствовать, необязательно ходить именно на акции КД. Хотя и они хороши.