АМ. Комментарий к акции 625-520.

Где рыбак, там и охотник.

Еще очень давно в своих созерцательных настроениях я представлял себе общую картину деятельности КД в таком ландшафтно-схематическом варианте: вот некое поле, вдали- стена леса, потом опять поле и лес- и т.д. Эта схема мне представлялась очень простой и заманчивой. Я ее часто рисовал на каких-то бумажках и всегда ставил крестик на условно обозначенной стене леса, как бы отмечая им некую еще не наступившую событийность, следующую акцию КД. В результате акции мы должны были всегда продраться сквозь очередной лес и очутиться на новом поле, в пустоте. Это- с эстетической и ментальной точки зрения. В реальности обычно это бывало одно и то же поле- Киевогорское, и, соответственно, всегда один и тот же лес, окружающий это поле. Причем реально другое поле было чуть ли не один раз всего- на акции «Звуковые перспективы ПЗГ», в 83 году (было еще небольшое поле в Суханово, которое два раза использовалось в 1 томе ПЗГ- акции «Картины» и «Монастырскому»). Мне представляется этот факт очень существенным для моих рассуждений, поскольку в «ментальном» отношении это как бы «поле чужой реальности».

Я мыслил себе акцию 625-520 именно как «лесную» и только. Никакого «поля» за этим лесом я себе не представлял: киевогорское застроили и оно давно перестало выполнять функцию «следующей пустоты», да и сама эстетическая технология «пустоты за пустотой» была явно под угрозой в моем фрустрированном сознании.

Накануне акции, совершенно случайно по телевизиру я увидел фрагмент какого-то многосерийного польского детектива, а именно сцену, где локомотив с прицепленной к нему одной открытой платформой, полной вооруженными автоматами людьми, подъезжает ночью к воротам в лесу, они открываются- видно, что это одноколейка, уходящая в ночной лес- они въезжают туда, люди напряжены, автоматы навскидку. Тревожная атмосфера ночного леса, поворот одноколейки, поезд исчезает в лесу. Дальше шла реклама и я не смотрел, чем дело кончилось. Наверняка какая-то обычная разборка между бандами или что-то в этом роде. Но образ въезжающего в лес локомотива по одноколейке- деревья вплотную к поезду, тревога, полная неизвестность- произвел на меня сильное впечатление в связи с предстоящей акцией, которая тоже должна была проходить в таком же ландшафте над одноколейкой в лесу.

Акция была сделана 4 марта. На самом деле ее событийность была оборвана, поскольку угол тряпки оторвался и запланированного времени насыпания снега на ткань не было. По ощущению это было близко к последней акции 6 тома «Запуск воздушного змея в Проре»- там тоже оборвалась нить и змей улетел в море. И там, и там возникло чувство неподконтрольности и фрустрации. Не важно, по каким (ерундовым, в сущности) причинам это происходило. Важно, что это касалось главной (для меня) эстетическо-созерцательной ценности- «протекания акционного времени», о чем я много раз писал. Это время «включалось» нами и длилось ровно столько, сколько и было запланировано. И вот этот «обрыв времени», его непослушание, исчезновение больно ударяло по восприятию и переживанию. Время застряло.

В предисловии к 4 тому ПЗГ (которое является текстом-лозунгом акции с «совой и собакой») я писал о том, что время и пространство (в эстетике КД) с определенного момента (?) начинают не созерцаться, а воспроизводиться, генерироваться сознанием. Тот текст был опасен с точки зрения «проходимости» дискурса, его дальнейшей судьбы. Это было последнее, фундаментальное касание, последнее прегнантное координирование эстетики «пустого действия». Все последующие тексты по этому поводу носили уже чисто прикладной и рутинный характер.

В пятом, по преимуществу нарративном, томе завершались сюжетные линии, начатые в предыдущих, поэтому скудость или даже отсутствие на его уровне дискурса не играло роли. К тому же пространство как созерцательная категория работало там без каких-либо сбоев- текст гладко перемещался из открытых, акционно-«полевых» пространств в закрытые, инсталляционные.

Шестой том (после «окончания» КД в 89) хитрым образом преодолел дискурсивный тупик 4 тома, заменив каноническое место дискурса («предисловие»)- историографией, а само его тело превратил в пластику черных тетрадей, переходящих в УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОЕ состояние сознания (тот самый доминирующий психологический аспект дискурса, о котором идет речь в предисловии к 4 тому) в виде раздела БОГИ. Я отчетливо помню очень силовой момент, когда мне стала ясна структура 6 тома. Это произошло в 92 году солнечным летом в Бохуме, в люцерновых полях, с одной стороны- завод «Оппель», с другой- Рурский университет. Момент этого придумывания я пережил тогда как «акционное время», редкое и высокое.

Потом началась канитель 7 тома ПЗГ. Зачем, почему- он совершенно «не влезал ни в какие ворота». Жалкий, запутанный дискурс, вялое копошение на всех уровнях. Единственное, чего там удалось дробиться- это сформулировать взгляд на всю деятельность КД как на одно «музыкальное» произведение (аудиодискурс; моя работа и текст к ней «КД и Колько КД»).

Никак невозможно было поставить ЭТО после 6 тома в общем списке акций, если рассматривать работу КД прежде всего как эстетические исследования, а не художественную практику. Вся убогая «проблематика» 7 тома могла уместиться только где-то на задворках пятого. Что и было сделано на уровне Общего списка.

Я отдаю себе отчет в некоторой патологии акцентирования последовательности и рядности томов. Но это представляется таким только на первый взгляд. На самом деле- это рабочая ситуация. И очень банальная (типа- кто первый, кто за кем, а вы тут не стояли и т.п.) и реальная с точки зрения совершенно необходимой в таких делах обыденности. Из подобной рабочей ситуации с «Общей линией КД» (ярым противником которой был Н. Алексеев) возник важный раздел в наших книгах- «Индивидуальные акции, имеющие отношение к ПЗГ», возникла сюжетная насыщенность. Общая линия и Общий список- это как раз и есть те механизмы, которые обеспечивали (и обеспечивают) эстетическую интригу КД. С одной оговоркой. Общая линия работала на первом этапе деятельности, когда другие члены КД были активны, в то время как Общий список работает уже только с одним мной, с одной стороны, и «этим всем» (неопределенным)- с другой. Поэтому элементы коллапсации, западай, влипаний и т.п. очень сильны.