top of page

Виктор Тупицын. Сигнатура времени.

Встал я утром в 6 часов, --

Нет пружинки от часов...

/Л.С. Рубинштейн/.

1. Лапта ума

17-го июня 1995 года к нам в Эссен-Верден, в гостевой дом Музея Фолькванг, где мы с Ритой остановились, приехали Андрей Монастырский и Сабина Хансген. Они навещали нас в этом доме и в прошлом году, поэтому найти дорогу не составило труда. Пересев в нашу машину, мы решили посетить виллу Хюгель, принадлежавшую некогда семье Круппа и конвертированную в музейное пространство. Через десять минут мы были уже там. Внутри происходила выставка китайской культовой скульптуры и артефактов, извлеченных из-под земли во время недавних археологических раскопок. Некоторые из вещей были сделаны в 30-м веке до нашей эры. Степень их сохранности вызывала подозрение: повидимому, реставраторы несколько перестарались, отдав предпочтение внешнему совершенству ценой потери внутреннего. “Тот, перед кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели”, -- эти шекспировские строки, акцентирующие идею “зазора” (щель) между красотой (затычка) и аутентичностью (Александр Великий), в полной мере оправдывают пафос реставрационных работ, будь то реставрация объектов материальной культуры или реставрация ментальных конструктов (эйдетическая реставрация, как сказал бы Гуссерль, будь он со мной одного возраста). Пока я все это разглядывал, мне пришла в голову идея подделки как метаисторической неизбежности, как оптического обмана, инспирируемого (на перцептуальном уровне) сменой ориентации на временной оси. Речь идет о возможности не только плюсового времени, но и времени со знаком минус. Пример -- часы с маятником: положительные секунды движутся в одну сторону, отрицательные в другую. Теперь, если представить себе некий сверх-маятник, то на этих “качелях времени” мир может совершать путешествия сроком в несколько тысяч лет. То есть, столько-то тысяч лет туда, и столько же -- обратно. Но что значит обратно? Ведь независимо от ориентации маятника время не перестает быть “аддитивным”, не прекращает накапливаться, метастазировать. Отрицательное время -- бред, скажет любой здравомыслящий человек. Но в этом-то как раз корень проблемы. Бред -- понятие, посредством которого адепты идентитарной логики маркируют нестандартное видение мира, что, в свою очередь, сопряжено с нестандартным видением времени. Иерархизация психического субъекта ведет к появлению по крайней мере двух критериев, определяющих продолжительность Бытия. Эта дихотомия, подрывающая веру в гомогенность хроноцентризма, объясняется тем, что видение времени -- прерогатива оптического бессознательного, тогда как его регистрацией и калькуляцией заведует Супер-Эго, конструирующее модель времени по своему образу и подобию, т.е. по линеарно-аддитивному принципу. С точки зрения бессознательной оптики, подвижностью обладает не время, а перцепция времени, восприятие его сигнатуры (т.е. знака).i Китайские артефакты, выставленные в вилле Хюгель, казались подделками по причине бифуркации хронологических ориентиров: бессознательная диоптрика, предназначенная для визуализации сигнатуры времени, не нашла общего языка c “being-toward-death”ii, c ментальным зрением, озабоченным бухгалтерией рождения и смерти. Поэтому не исключено, что увиденное на выставке, являло собой образ давно забытого прошлого, произошедшего если не на днях, то, на худой конец, в 1991-м году, причем, в тот самый момент, когда маятник мировых часов достиг, наконец, своего апогея, и сигнатура времени изменилась на ей противоположную. Ментальный шок, если и возымел место, то вскоре оказался снивелированным синильностью исторического самосознания. Словом, все пошло своим чередом, не замечая фундаментальной метаморфозы Бытия -- смены знака времени. Таким образом, вещи, сделанные несколько лет назад обрели чудовищный возраст в том смысле, что для возвращения назад “маятнику” потребовался бы именно этот срок. Так или иначе, невинное изделие, сработанное в Гонконге или на Canal Street (в Нью-Йорке) в самом начале 1990-х годов и не имевшее (априори) претензий на шеститысячилетнюю давность, обзаводится таковой, и не нам, профанам, упрекать в неаутентичности артефакты, автором которых является сигнатура времени.

По всей вероятности, “прыгалки души” (так я называю маятники времени) -- не есть нечто уникальное. Скорее всего, их достаточно много, и они интерферируют друг с другом. Каждый из них имманентен определенной структуре бессознательного, в рамках которой совершается (прокручивается) тот или иной временной цикл.iii По словам Э. Левинаса, «время -- дыхание духа».iv Духов же, обдающих нас своим дыханием, может быть сколько угодно. А поскольку дыхание невозможно без чередования вдоха и выдоха, то это подтверждает не только наличие двух модусов темпоральности, но и идею полифонического (шизоидного) времени. Словом, шизо-время, наводняющее наш хаосмос, непрерывно меняет ориентацию. Волновая (ритурнелизованная) природа постмодернистского летоисчисления вкупе с его шизо-сигнатурой -- суть то, что регулирует нашу внутреннюю жизнь, которая начинает напоминать прогулку по Музею: из Египетского зала в Ренессансный, из Китайского -- туда, где Поллок и Нью-Йоркская школа и т.д. Никто больше не в состоянии сделать выбор между затылочным зрением и взглядом в упор, между подлогом и аутентичностью.

Ритурнельность времениv задействована и в лингвистике. Негативность символической функции, выражающаяся в упразднении предшествующего означаемого в момент конституирования нового смысла, предполагает (у семиозиса вообще, и у знака в частности) наличие памяти, памяти о “примордиальной” репрессии. Но если так, то семиозис не может не “наблюдать часов”: он должен обладать либо памятью о времени, либо временем памяти. А значит, на циферблате дискурса и наррации стрелки могут двигаться в обе стороны. Диахрония и синхрония гипостатизируют двузначную природу хроноцентризма: чехарда плюсов и минусов, линеарности и дизъюнкций, повторов и ревеляций, “оригинальности” и плагиата -- свидетельство того, что “прыгалки души” -- не привилегия, не удел избранных, а общее место.

О “прыгалках души” мне стало известно благодаря простейшей математической выкладке. Две даты – 1991 г. и 2002 г. читаются одинаково в обе стороны. Расстояние между ними всего лишь 11 лет: срок -- незначительный в том смысле, что мы -- в принципе -- способны пережить каждую из этих временных вех. Такое, впрочем, случается не часто: раз в тысячу лет.vi Любопытно, что обе даты делятся на число 11, которое само по себе является перевертышем. Перевертышем также оказывается и частное от деления первой из упомянутых дат на 11 (1991: 11 = 181), что позволяет уповать на особую роль числа 1991. Феномен отрицательных и положительных временных двойников, расположенных в непосредственной близости друг от друга, наталкивает на ассоциацию с маятником, причем, именно в той точке (в фазе “перевертышей”), которая близка к апогею. Именно в этот самый момент, думается, и произошла ритурнелизация хроноса, зародившая в нас недоверие к экзистенцииvii (караул, неподлинность!). Иначе говоря, будучи симптомом недоверия и подозрительности, подделка -- “всего лишь” зазор между подлинником и подлинником, между Китаем+ и Китаем-.

2. Жмурки чувств

Бифуркация времени сказалась и на нашей экскурсии. Сразу же после просмотра выставки, Андрей и Сабина пожелали осуществить перформанс, для реализации которого всё, как выяснилось, было заготовлено заранее, хотя (в свете предложенной здесь концепции «хронологических перевертышей») само понятие заблаговременности уже не кажется столь очевидным. Мы вчетвером поднялись на гору и расположились возле бронзового коня, куда мы с Андреем взгромоздили Риту. В руки ей была дадена коробка с карандашом и бумагой. Внизу, под нами, виднелась вилла Хюгель, где Андрей, по окончании просмотра экспозиции, купил другого коня, китайского, в подарок дочери Маше. Но то был конь-, несколько отличавшийся от коня+, причинявшего своим бронзовым крупом несказанные мучения Ритиной вагине. То, что слово круп читается почти так же, как фамилия бывшего владельца замка, далеко не случайное совпадение... Себе и мне Андрей заправил в рот по соске с динозаврами. Динозавры в качестве декора намекали на существование иных маятников, иной поступи времени, на фоне которой наша, человеческая история -- всего лишь собачий вальс в сравнении с симфонией Бетховена. Бухарин, сказавший что-то подобное в 20-х годах, не только украл у меня эту фразу, но и умудрился угнать ее в прошлое. Впрочем, соска во рту -- метафора, означающая погружение в детство или, что то же самое -- в синильность, во избежание шока, связанного с лицезрением негативного времени: состояние, с трудом поддающееся вербализации. “Жмурки чувств” -- вот как это можно определить.

Итак, не вынимая изо рта соску (вопреки все-возрастающему объему слюны, которую не хотелось глотать из-за гнусного пластмассового привкуса), я стал тянуть катушку с веревкой, врученную мне Андреем. Один конец веревки он привязал к голове ритиного коня, а другой надлежало, согласно замыслу Сабины, тянуть как можно дальше в сторону Великого Китайского Минуса, сосредоточенного внутри виллы. Катушка не желала разматываться, и я с великим трудом сумел дойти только до конца поля. Что касается Риты, то она (на протяжении всего этого разматывания) писала на листе бумаге имена художников: все они, за исключением Андрея, оказались женщинами. Сабина снимала происходящее на видеокамеру, а Андрей, не выпускавший изо рта соску, щелкал фотоаппаратом. В момент, когда катушку заело, мне удалось обнаружить другой конец веревки, с которым я удалился еще дальше от коня и всадницы. Поняв, что акция не закончена, я стал, в общем-то беспричинно, крутить веревку с катушкой (маятником) посередине, как это делают дети, когда играют в прыгалки. Разница в том, что это были “прыгалки души”, качели времени, о которых говорилось в начале. Раскачивание горизонтали (ось диахронии) увенчалось обретением “прибавочной стоимости” в виде вертикальной размерности (ось синхронии). Цепь знакового постоянства на шкале времени оказалась разомкнутой. По окончании акции, Андрей вложил реквизит и бумагу с именами художников в картонную коробку, на которую приколол открытку с видом виллы Хюгель.

Как известно, толкование акции проблематично в момент ее осуществления: перформативное время несовместимо с интерпретативным, которое в основном реализуется как компенсация, как апостериорное заполнение вербального вакуума, возникшего в период развертывания событий. Следовательно, в соответствии с законом хронологической аддитивности миг интерпретации следует за временем переживания. Что касается этого текста, то в нем, напротив, толкование предвосхищает событие, оказывающееся в свою очередь фигурой интерпретации предшествующего речевого акта. Итак, благодаря маятнику времени снимается субординационный порядок, фундирующий различие между перформативными и интерпретативными полями, между Праксисом и Логосом, а следовательно между Dasein и Sein.

iОптика Бессознательного тяготеет к одной-единственной форме объект(ив)ности -- к тому, что Лакан обозначил как objet petit “a” (другой,-ая,-ое как объект желания). Этот последний, если и является объектом, то не в философском, а в психопатологическом смысле, граничащим с бессмыслицей. Психопатологичность бессознательной объектификации (и, в частности, де-объектификации) чревата тем, что объектом желания становится само желание -- желание желать; objet petit “a” выносится за скобки, оказываясь (с равным успехом) как в начале, так и в конце временного интервала, сопоставимого с амплитудой желания.

iiТермин Мартина Хайдеггера. В переводе на русский это означает “бытие-к-смерти” или “бытие-в-сторону-смерти”.

iiiЧисло подобных структур весьма значительно в индивидуализированных языковых регионах; в обширных же речевых телах оно, по-видимому, ничтожно в силу клишированности коммунального бессознательного.

ivСм. публикацию разговора B. Lichtenberg-Ettinger с Эммануэлем Левинасом в переводе Виктора Мазина в петербургском журнале “Кабинет” (приложение # 3, 1995г.).

vВ то время, как Гегель упрекал время в аннигиляции прошлого (аддитивная модель темпоральной негации), Ницше говорил о его отсрочке (ритурнельная парадигма).

viВ следующий раз это будет период между 2992-м годом и 3003-м.

viiИмеется в виду аспект экзистенции, связанный с рутинностью «непосредственного» переживания бытия во времени.

bottom of page