Collective actions
А. Монастырский. Об акции «Полет на Сатурн»
Полной неожиданностью, когда мы поднялись на холм, оказалось то, что холм этот - большая куча компоста (навоз, смешанный с соломой).
Когда мы его нашли в феврале, он был покрыт снегом, и что на самом деле он собой представлял, было неясно.
Тогда, под снегом, ландшафт с холмом производил какое-то «космическое» впечатление из-за геометрической ровности холма и окружающих больших снежных пространств с линиями следов от снегоходов, один из которых мы видели, когда первый раз приехали в то место рядом с деревней Аксаково. Полусферический холм под снегом и эти ровные дуговые следы вокруг на снегу как-то ассоциировались со схемами движения планет по орбитам. А теперь, после того, как стало ясно, что это- куча компоста, я почувствовал себя в атмосфере компьютерной игры «Wonderland» (про Алису в стране чудес), в которую я играл в 1991 году- там куча компоста тоже была важным моментом.
Наиболее существенная особенность акции «Полет на Сатурн» - то, что она была полностью лишена атмосферы фрустрационности (в моем сознании), в которой проходили (опять же для меня) все последние акции. Я уже так привык к чувству растерянности, возникающему у меня вокруг и во время акций, что отсутствие его меня удивило. В «Полете на Сатурн» все оказалось «плотным», как это бывало в ранних акциях.
Пытаясь понять, в чем же дело, мне пришло в голову, что, во-первых, причина в том, что в основу этой акции была положена схема из моего текста 75 года «Атлас»- то есть из произведения, сделанного еще до того, как КД начали работать. Эта схема- часть довольно сложной текстовой структуры, в ней много чисел и она совершенно непонятна, если вырвана из контекста. Важно то, что это элемент совершенно другого ряда, не связанный со структурными рядами (особенно числовыми) акций КД.
Эта «другая рядность», видимо, по принципу «клин клином вышибают», совершенно сняла тягостное чувство погруженности и беспомощного барахтанья в числовых рядах КД- типа «Кольцо КД», «Общий список акций» и т.п. Причем сама эта акция не открывает какой-то другой ряд акций, новый цикл- а просто существует сама по себе. Она создала свое собственное выделенное пространство, очень органичное в двух смыслах- как цельная, самозамкнутая композиция и как построенная на «органике»: химик-органик Зайцев, органика навозной кучи и черного хлеба.
У схемы из «Атласа» два значения в акции- создание другого семантического пространства вообще, и такого пространства, которое было бы абсолютно непонятно, непрозрачно в частности (в контексте акции, а не в контексте работы «Атлас», где она, при условии внимательного прочтения, понятна).
Высокая степень непонятности, абсурдности и герметичности- именно то, что мне хотелось в этой акции.
Образ буханок хлеба в качестве «паспарту» для портретов мне пришел в голову, когда я впомнил шизофазический текст с учебной пластинки по психиатрии. Там один больной говорит: «Возьмем буханку черного хлеба, поставим ее на Кольский полуостров...» и т.д. У большинства людей, которые знакомятся с этой акцией, буханки с портретами ассоциируются с какими-то «гробиками», могилами, колумбариями. Ничего такого я не имел в виду, когда придумывал этот образ. Неожиданное сопоставление, абсурд- вот что мне было важно. Некая миражная контаминация чуть-чуть может просматриваться в этих буханках только в том смысле, что Сатурн у римлян был богом посевов и плодородия. Скорее эти буханки могут рассматриваться как «трансцендирующие» площадки для портретов неизвестных (мне) деятелей науки и летчика Серова.
Текст рассказа Гаррисона о посадке на Сатурн в огромном металлическом шаре с толщиной стенок 10 метров меня тоже привлек своей абсурдностью. Герои рассказа опускаются на поверхность Сатурна в этом шаре без окон, без дверей и без приборов (кроме маноментра). Внутрь шара они попадают с помощью телепортации.
Кроме абсурдности и непонятности, для меня было важно то, что все элементы акции не имеют никакого отношения к современным контекстам. Рассказ Гаррисона- 1969 года. Портреты (я подбирал их по принципу незнакомости мне) из Большой советской энциклопедии 52-55 годов, лист-схема- из моей работы 75 года.
Из примерно трех размерных модулей, принятых в БСЭ, взятые мной портреты- самые маленькие. Таких портретов в энциклопедии больше всего. Первым я нашел химика-органика Зайцева. В органической химии известно Зайцево правило- закономерности порядка отщепления и присоединения галогеноводородных кислот. Академик Заварицкий- специалист в области петрографии и петрохимии. Серов- советский военный летчик, в 39 году был начальником Главной летной инспекции Военно-Воздушных Сил Советской Армии; в том же году погиб во время воздушной катастрофы. В Свердловской области есть город Серов, переименованный в его честь. Наибольшее подозрение (с точки зрения помещения его в ряд портретов) у меня почему-то вызвал академик Семенов. Он занимался цепными реакциями. Потом в интернете я обнаружил, что в 56 году ему была присуждена Нобелевская премия. А статья про него в энциклопедии- 55 года. То есть он оказался более известным, чем я предполагал (так что мои сомнения были не совсем необоснованными, если учесть, что критерий отбора портретов- не слишком широкая известность людей, изображенных на них).
В акции каким-то образом присутствовала атмосфера «экспедиционности», может быть, она была задана своего рода «спецодеждой», когда все одели на ноги большие черные полиэтиленовые пакеты, примотав их скотчем.
Центральным моментом был проход Лейдермана и Ситара от холма до объекта по снежному полю. Расстояние прохода и само пространство определялось границей слышимости/неслышимости фонограммы (объект был инсталлирован на этой границе). Герметичность акции придавала еще и жесткая геометрия ее элементов- почти правильная полусфера холма, прямоугольник листа-схемы с ее геометрическими фигурами и числами, параллепипеды буханок хлеба, прямоугольники портретов, приподнятые над схемой высотой буханок и т.п.
Через пять дней акции мы поехали на поле посмотреть, что осталось от объекта. К нашему удивлению все буханки были целы вместе с портретами в них. Некоторые были повалены на бок (видимо, от ветра, который разметал схему и свалил с нее буханки). Но целость их была удивительной- ни птицы, ни мелкие грызуны, следы которых мы обнаружили на поле, не повредили буханки. Мы приваезли их в Москву и пытались высушить у батареи. Три буханки буквально к вечеру того же дня треснули и их пришлось выкинуть. Дольше всего продержалась буханка с Зайцевым- не менее недели, но потом тоже стала трескаться и в конце-концов развалилась.
апрель 2004 г.