РАССКАЗ А. МОНАСТЫРСКОГО (беседа с И. Макаревичем) АМ: Я с большим удовольствием услышал, что придумана вещь и что она касается меня. Я как-то настроился после этого и стал ждать дня ее осуществления. Единственно только меня как-то насторожило, что была просьба со стороны авторов этой вещи, чтобы я никому не говорил о ней. У меня были какие-то предположения, подозрения, но надо сказать, что того, что в итоге случилось, я в своих возможностях не предполагал. Я поехал утром, договорился встретиться в метро Курская. Я поехал в состоянии готовности и стал ждать Машу на станции. Причем я приехал туда за 10 минут до назначенного срока. Стою, жду, потом уже 10 часов, а Маши нет. Потом проходит еще 5 минут – ее нет. Я пока еще не волнуюсь, жду. Потом, когда прошло 10 минут, я думаю – странно, вещь ответственная, акция может быть связанная со временем, почему нет Маши. Тогда я уже стал оглядываться по сторонам, смотреть на лестницу, которая идет на переход на радиальную Курскую, вдруг может быть вещь будет здесь, что-то такое готовится на станции. Потом произошла довольно странная встреча. Я стоял с синей польской сумкой с белым бордюрчиком, потом смотрю – рядом со мной стоит человек с точно такой же сумкой. Я думаю, что это что-то странное. Потом минут через пять подходит еще один человек с такой же сумкой, причем до этого я этих сумок ни у кого не видел. Но вот именно там, когда я ждал, было три такие сумки. И они тоже очень долго стоят, ждут. Потом через 10-15 минут они ушли. Наконец Маша появилась. По-моему, она опоздала минут на 25. Почему такое опоздание? Отменили электричку. Но кончилось все благополучно, и мы с ней поехали. По дороге обсуждали, как будут, видимо, волноваться Игорь с Леной, поскольку все-таки оказалось, что там время запланировано. Доехали до станции, идем от станции к месту, Маша меня ведет. Вдруг неожиданно вижу перед собой Игоря в странном одеянии. Вокруг люди тоже, конечно, не по-московски, не чисто одеты. Но всё-таки праздник 9 мая и они в костюмах. Игорь одет совершенно непозволительно в этой ситуации, в каких-то грязных, очень широких штанах, в сапогах в глине, растерзанный, но причем какой-то веселый, с большим подъемом, улыбающийся. Что-то он нам сказал, то ли «где вы?» или что-то в этом роде и сразу же помчался назад, побежал от нас. Я думал, что это место находится где-то близко, но оказалось, что нет, мы шли, наверное, минут 15. А Игорь, видимо, всё это время бежал. Я как раз обсуждал, что он может так бегать, потому что он не курит. Потом мы вошли в лес, и Маша мне сказала: «Сначала я должна с тобой кое-что сделать», она такую произнесла фразу и достала из сумки завернутый в полиэтилен мешок, как мне тогда показалось, кусок марли или ваты, ощущение было такое, что это какой-то влажный кусок. У меня сразу возникло такое предположение, что, видимо это вата или марля с каким-нибудь эфиром, кстати она (Маша) шла передо мной, я шел следом за ней за метр, за два, я думал, что, вот, она сейчас держит эту вату и, видимо, она сейчас обернется и приложит ее мне к лицу. У меня точно было такое ощущение, без всякого смеха, причем я был готов, и у меня не было такого ощущения, что это «мухоморство», нет, я был настолько подготовлен, что мне это было приятно, мало ли, а что, может быть поворот такой и с этим, не обязательно это мухоморство. И я ждал, я уже готовился, буду ли я поднимать руки, говорить что-то, нет, я буду стоять совершенно спокойно. Да, я не сказал о дороге, по которой мы шли. Это была довольно необычная дорога, которая уже потом, после всего действия, ассоциировалась с этим действием. Собственно, пожалуй, вещь для меня началась, когда я вступил в эту аллею, тоже наподобие какого-то туннеля. Там уже была задана тональность. Была очень хорошая погода, солнце. Вот я иду за Машей, думаю, что сейчас последует какое-то действие с этой марлей. Однако нет. Мы остановились, она вынула из своего свертка мотоциклетные очки, большие, и я понял, что никакого эфира не будет, а что мне оденут эти очки. Действительно, она одела очки, я ничего не видел через эти очки, они были покрыты черной бумагой, но сверху и снизу чуть-чуть были оставлены щелочки, и солнечные лучи проникали сквозь эти очки, и создавалось довольно приятное пространство, ничто не давило на глаза, не было абсолютной темноты, а было довольно приятное ощущение от этих очков, то есть они физически не растревожили меня в неприятном смысле. Потом я взял Машу под руку, она мне сказала, что теперь нельзя говорить, нужно молчать, и если я услышу какие-то звуки, голоса, разговоры, чтобы я на это не реагировал, не обращал внимания и молчал уже до конца вещи. Этот путь в очках, как мне показалось, был по времени как раз такой, как и нужно было, то есть это было не очень долго, но и не очень мало, я как бы успел свыкнуться с атмосферой этого затемненного, причем солнечного пространства внутри очков, и это было очень приятно. Я не спотыкался, меня вели очень определенно и твердо. Была интересна разность ландшафта, то это были какие-то кочки, то – жижа, в общем, всё было как-то приятно и интересно. Причем интерес был не любопытствующий, а я как бы целиком отдался предстоящему событию и уже всё, что ни случилось, я принимал. И всё, что случалось, не мешало мне, и я не выходил из этого состояния готовности к самому событию. Это очень важный момент, тонкий в этой работе, то есть ничто не мешало. Потом меня привели, сказали, чтобы я немножко нагнулся, и я почувствовал какое-то изменение: то я шел по открытому пространству, теперь я оказался в какой-то другой акустической пространственной среде. Я это почувствовал из-за того, что как-то по-другому стали слышаться шаги, потом оказалось, что это бетонная труба. Меня усадили на стуле, сняли очки и вручили мне инструкцию, бумагу. Причем интересно, что я, пребывая еще в том же состоянии готовности, даже не готовности, а уже происходящего, я уже нахожусь в каком-то другом мире, и поскольку не было никакого любопытства, я совсем не смотрел по сторонам, а старался делать и мне нравилось делать только то, что мне предлагали делать. Например, я не смотрел в эту трубу, я помню это очень хорошо. Когда я сидел на стуле, я видел только в метре от себя своды трубы, а вперед я совершенно не смотрел. Или может быть, что случайно я и посмотрел, но у меня не осталось от этого никакого впечатления. Я не знал ни длины трубы, ни что там дальше, мне этого и не хотелось знать. Я хотел следовать той программе, которая была заложена авторами этой вещи. Я два раза прочитал инструкцию и понял, что мне нужно просто пройти эту трубу. Кстати, указание на то, что пол ровный, я учел, мне это тоже было приятно, что, видимо, никаких тяжелых физических впечатлений точно не будет, на этом этапе, во всяком случае. Потом довольно быстро из-за моего плеча появилась рука, и у меня вынули инструкцию. Я встал и, не раздумывая, чуть-чуть нагнувшись, пошел по этой трубе. Забегая вперед, я теперь припоминаю, что Коля говорил о таких световых кольцах еще тогда сразу на месте события. Да, там были эти световые кольца, сейчас я припоминаю, непонятно откуда они взялись, потому что вроде бы над этой трубой было много земли насыпано. Какие-то солнечные полумесяцы действительно там наблюдались, но они как раз на меня никакого особого впечатления не произвели. На меня произвела впечатление длительность продвижения по этой трубе. Я действительно не ощущал, что труба окажется такой длинной. Идя по этой трубе, я в то же время всё углублялся и углублялся в какую-то неопределенность, в абсолютную непредвиденность, в чувство непредвиденности того, что меня в этой трубе ожидает. ИМ (перебивает): Ты сказал, что не ожидал, что труба будет такой длинной, значит, у тебя заранее была мысль, что тут есть какое-то вторжение или маскировка, ведь проход оказался очень длинным. АМ (продолжает): Дело в том, что когда я оказался в трубе, сидя, и было написано пройти трубу, у меня сразу появилась мысль: какая же может быть эта труба, я же знаю такие трубы, они 10 метров. ИМ: Значит сразу ты аналитически просчитал возможность длины, да? АМ: Это не был осознано, скорее это подсознательно, из-за того, что я встречался с такими трубами, в детстве сам лазал по таким трубам, поэтому мне было очевидно, и когда я вышел за предполагаемые пределы длины, это была граница, безусловно. Но она была не рациональна, она была подсознательна, из этого опыта, из детского опыта и вообще из знания этих труб. Потом вода. В этой трубе было немножко воды, кстати, ее всё больше и больше было по мере того, как я углублялся по этой трубе. Тот момент, когда за мной стали закрывать эту трубу, и стало совершенно темно в трубе, я как-то очень отчетливо зафиксировал. Я шел, и становилось всё темнее и темнее, и то, что стало совсем темно, для меня было совершенно естественно. ИМ: Но ты почувствовал, что закрыли трубу, что был шелест? АМ: Шелест я почувствовал. С другой стороны, эта полная темнота послужила для меня как бы сигналом, уже появился какой-то страх. Он у меня выразился в том, что я закрыл глаза и вытянул вперед руки, и дальше я уже шел так. Если раньше у меня было недоумение, почему труба такая длинная, то теперь в полной темноте с закрытыми глазами и с вытянутыми руками – это уже был каждый шаг всё в более глубокий страх. Причем страх детского характера. Не то, что меня сейчас будут бить или что-то неприятное со мной делать, а именно детский страх неопределенности. И он всё усиливался и усиливался до самого конца. ИМ: Это не было чувство, что ты в преддверии какого-то испытания, состоявшего в плане акции, что раз уж закрыли трубу, то что-то сейчас начнется? АМ: Нет. Но как, вот закрыли, и я оказался один, много прошел, от меня люди, видимо, далеко, я совершенно один в полной темноте. Я, пожалуй, даже забыл об акции. В этот момент я забыл об акции. Я был целиком погружен в какой-то детский неопределенный страх. Это очень точно. Я уже был выбит из состояния рассудочности, оценочной ситуации, хотя и с самого начала ее не было. Но теперь мое состояние углубилось внутрь самого себя. Я бы хотел отметить, что страх был именно детского характера, какой-то приятный ностальгический страх. Он состоялся, не то, чтобы я о нем думал, а он именно состоялся. По воспоминаниям, это было очень приятное состояние. Наконец я всё-таки уперся руками в поверхность. Причем я сначала не понял, что это за поверхность, потому что она была на ощупь довольно твердая, крепкая, она чуть-чуть только прогибалась, я не понял что это – бумага или еще что-то. Поскольку я знал, что мне нужно выбраться из трубы, я начал пытаться ее продавливать. Удалось мне это не с первого раза. Я уже начал довольно сильно в нее стучать и, к сожалению, не помню, прорвал ли я ее или она отвалилась. У меня было такое ощущение, что она никак не прорывалась. Я пытался ее проткнуть пальцами, она никак не прорывалась, может быть, она отвалилась. Сначала сверху появился серп света, потом сильнее и сильнее пошел свет, и я вышел. Помню, что когда я выходил, я не упал. Вышел и оказался в луже, в глине и в луже. Я был растерян, почему было такое состояние – не знаю. Я как бы метался, не то, чтобы я как-то размахивал руками, но было состояние растерянности. Потом на пригорке, довольно далеко, метрах в ста, может быть меньше, увидел две головы с блестящей фотоаппаратурой, кстати, не знал, кто это. Только потом, когда уже увидел этих двух, я оглянулся в таком растерянном, мятущемся состоянии и увидел рядом с собой другую трубу. Меня это сразу очень заинтересовало. Сначала я вырвался в полной растерянности: «Что же делать дальше?». Меня несколько смутил этот момент, всё было нормально, но чего-то явно не хватало. И я страшно обрадовался, когда я увидел эту трубу, прочитал надпись, что надо прорвать бумагу и пройти, и с огромным наслаждением прямо бросился на эту бумажную преграду и стал в нее колотиться с тем, чтобы опять продолжить вещь. Мое состояние еще не было исчерпано тем, что произошло, мне нужно было действовать дальше. ИМ: С теми персонажами, которых ты увидел, не было контакта? АМ: По-моему, когда я увидел эту надпись, я оглянулся и указал на нее пальцем, что иду туда, и, по-моему, мне кивнули. Это было. Но это совершенно не было внедрением в мое состояние. Я стал колотить сначала руками, потом головой, с небольшим разбегом ударил, потому что меня очень тянуло в эту трубу, и я завалился в эту трубу на бумагу, которая завалилась передо мной. Там была лужа в трубе. Я сразу почувствовал, что лежу локтем на этой бумаге, бумага всё погружается в воду, и сейчас я, видимо, замочусь. Но помню, что я вскочил и не замочился. Я сделал несколько шагов вперед в трубу, кстати, не помню, был ли там свет, я опять не смотрел, вдаль не смотрел. Я вскочил и пошел вперед по программе. И буквально в метре от себя, пройдя метров десять, увидел Колю Паниткова в несколько раскоряченном виде, который на меня как-то странно смотрел. Я удивился. То есть я не удивился, что там кто-то был, я удивился, что именно он там был. Здесь был какой-то личный момент, именно то, что он там был. Но я еще всё находился в каком-то заведенном состоянии. В общем, это очень хорошо, прекрасно, что я его там встретил, я понял, что это кульминация, и что конструкция вещи на этом завершается, и полностью с этим согласился, но мне было необходимо по какому-то эмоциональному ощущению и желанию пройти дальше. Я не стал с ним беседовать: как дела? Что такое? Мы как бы исполняли две функции, он и я, и эти функции наши в этой самой вещи были гораздо важнее для нас самих и для нашего ощущения, чем какая-то беседа. Мы, по-моему, друг другу сказали: «Ты туда?» А он мне сказал: «А я туда», или что-то такое. Я пошел по этой трубе, и окончательный мой выход был полным освобождением от этой вещи с одной стороны, а с другой ее потеря, потеря того времени. Потому что всё было очень приятно, начиная с момента очков, это время было столь приятно организовано, и этот мир был так внутренне интересен, и мне хотелось в нем быть, что завершение было, кроме того, что это было освобождением от ситуации, оно было как бы и утратой, постепенной утратой всего, что происходило. Потом я вышел из трубы и вернулся. На этом все психические переживания прекратились. ИМ: Надо сказать, что выбор участников, который мы сделали, видимо, идеален. Судя по твоим ощущениям и по реакции Коли, эти роли, подсознательно намеченные, они вами были обрисованы и завершены в процессе самого действия окончательно. Поскольку все технические накладки, которые произошли, способствовали именно созданию нужной ситуации. Ведь Коля, как оказалось, вычислил время прохода по трубе, потом, что задняя стенка задрапирована. Он волевым актом подчинился какому-то трафарету, который он распознал. И тем неожиданнее для него оказалось вторжение в его проход какого-то не предвиденного им приключения. Сначала открывающейся створки, а потом и появление человека, в котором он довольно быстро, но всё-таки не сразу, узнал тебя. Поэтому тут распределение произошло верное. АМ: Но должен сказать, что тот вариант, когда мы встретились бы, выйдя одновременно, или один чуть позже другого на открытом пространстве перед трубой, он, мне кажется, сработал бы значительно хуже, не замкнул бы всю ситуацию, как тот вариант, который осуществился на самом деле. ИМ: Скажи, пожалуйста, как ты считаешь, можно ли причислить эту акцию к циклу, который наметился полтора года назад? АМ: Мне кажется, да. ИМ: Ведь это внутреннее. Осуществилось это в параметрах членов постоянных. АМ: Мне кажется, ее нужно включить в корпус этих вещей. Здесь интересно, что те вещи были для одного человека, а эта для двух. ИМ Ее можно поставить в ряд с начатой тобой работой «Паниткову» в отношении какого-то ощущения темного пространства и каких-то модуляций. АМ: Здесь значение немножко другое, здесь, может быть это странно прозвучит, эта вещь запоминается на художественно-эмоциональном уровне. Во-первых, этот свет в очках, эти определенным образом сделанные очки, не просто повязка. Потом в этом же ряду как бы продолжающиеся серпы света, подобные серпам света в очках, и тьма, были этапами, это была не абсолютизация тьмы как идеи, как понятия, как было в акции «Паниткову». А это была художественно-этапная тьма наравне с солнечными бликами. В этом смысл. Эта вещь очень тонко сделана и интересно сделана. Она более художественная, чем та вещь, более фактурная. Если та более рациональная иллюстрация к идее, то эта более живая. ИМ: Тут нужно кое-что добавить. Этот факт вынужденного одевания очков или просьба соблюдать молчание – это что-то не то. АМ: Нет. Никакого несогласия не возникло. ИМ: Получилось, конечно, смягчение, потому что эти очки по воле случая оказались горнолыжные – вещь комфортабельная, даже элитарная принадлежность, потому что они очень удобные, очень мягкие, там тщательно сконструированные щели для прохождения света, воздуха, они способствуют созданию высокого комфорта во время их одевания, и это смягчало грубое нарушение. АМ: В этом случае нарушения вообще никакого не было. Наоборот, это был только положительный момент. А в художественной структуре это было преддверие туннеля, это был такой же туннель. И они очень хорошо соединились. Тут не было условности просто повязки, грубой условности, чтобы человек ничего не видел, а эти очки прочитались с туннелем как единое целое. ИМ: Я со своей стороны должен отметить, что так как мы осуществляли работу с друзьями, и контакт был полный до этого, были какие-то гарантии, что ничего экстраординарного не произойдет, чего не хотелось бы. Когда ты шел, а я подошел к моменту сопровождения тебя, я видел по твоему лицу состояние адекватное твоему рассказу. Это полная готовность к любом испытанию в пределах каких-то параметров, и готовность благожелательная и как бы даже заинтересованная. АМ: Я оказался там, где давно хотел оказаться, и это место соответствовало моим лучшим пожеланиям. ИМ: Потом это чувство меня преследовало, когда я сопровождал сам Колю к туннелю, и когда он положил мне на плечи руки - в этом было какое-то доверие, то, что он знал, что его не заведут ни в лужу, ни к уступу какому-нибудь, с ним не сделают никакой мелкой пакости. Я чувствовал это физически, по рукам, которые были на моих плечах. Это было с самого начала очень приятно. Это создало какую-то связь, которая была необходима, как мне кажется. АМ: И в этом смысле это принципиально другая вещь, чем вещи, которые делают, например, Мухоморы. Из-за этого принципиально другие проблемы положены в основу. Совершенно другие принципы построения. ИМ: Потом само название «Встреча», хотя оно само по себе ничего не обозначает и может быть уязвимо в некотором отношении, все-таки оно состоялось. Поскольку вы с Колей ближайшие друзья. АМ: Оно отражает то, что было. ИМ: Вы люди очень близкие и добросовестно отнеслись к поставленным условиям, это было очень важно. И неожиданность встречи была. АМ: Но вообще этот уровень требует долгого осмысления, потому что здесь момент встречи как бы на совершенно другом плане. И об этом потом еще следует подумать более тщательно, углубленно. ИМ: Несомненно, вы были поставлены в достаточно грубые условия, театрализованные. Встреча состоялась в условиях далеких от обычных. И учитывая именно вашу внутреннюю близость, это было интересно. Хотя, конечно, в этот момент вы не могли это осознать. АМ: И эти эстетические силы, поскольку это эстетическая ситуация, толкали нас как бы в спину, чтобы мы сошлись, но чтобы мы дальше прошли и доделали всё до конца. Но всё-таки сама встреча состоялась. И она состоялась именно на другом плане. То есть эта вся эстетическая подготовка явилась некой основой, платформой для того, чтобы была эта встреча. В общем-то, встреча вещь обыденная, мы с ним встречаемся регулярно, чуть ли не каждый день, но здесь были созданы такие условия, чтобы она приобрела совсем иное значение. ИМ: Я сам, когда мы утром задрапировывали это отверстие, проверял качество затемненности, должен сказать, что это было очень приятное ощущение и необычное из-за световых колец, которые вы отметили, это просто стыки бетонных колец, они немножко выступают, и от этого свет из входного отверстия их освещает. АМ: Ах вот это как! Это, конечно, не свет через землю. ИМ: Их постоянная монотонная смена, смена темноты и появление кольца создает совершенно убаюкивающее ощущение. После ты попадаешь, когда свет тускнеет, в зону абсолютной затемненности. И тут даже мне, хорошо знающему длину этого пространства, оно показалось обманчиво длинным. То есть нам удалось хорошо изолировать его от света, и я потерял ощущение времени, потому что, конечно, речь идет о секундах, в крайнем случае о минутах, но я с каждым шагом рассчитывал упереться в бумагу, но этого не происходило, и создалось ощущение какого-то парения в темноте, очень приятное. Я рассчитывал, что вы можете это ощутить. АМ: Это ощущение было безусловно. Просто я в своем рассказе взял только одну линию..