Георг Витте:

Тут, наверху, очень ветрено, и поэтому не так-то просто управляться с тремя техническими устройствами одной рукой, ведь вторая рука нужна мне, чтобы держаться за поручень, и говорить. Я снял не только дальнее окружение, но и под влиянием нахлынувших на меня в начале прогулки “западных” воспоминаний сфотографировал также этот провал подо мной. Когда мы приближались, звучала музыка Сантаны, я поднимаюсь по этой лестнице, в первый момент меня охватывает несколько паническое состояние, (в духе) “Головокружения” Хичкока. Под влиянием этой мощной волны зрительных и слуховых воспоминаний, уже второй волны, после детских, я обращаюсь к этим… белым… этим белым руинам, окружающим меня. Руины домов, руины ракет. Все как-то возвышается в этой чудесной, слегка уже пожелтевшей на рубеже лета и осени листве. Ко всему этому я обращаюсь после того, как все это снял - не знаю уж, как - на пленку. Я теперь не делаю пауз - не нажимаю на кнопку “пауза”, и, наверное, из-за этого будут сплошные паузы в записи, потому что вокруг меня сплошные визуальные паузы, взгляд должен сначала преодолеть все эти паузы, и, наконец, бесконечно далеко можно разглядеть огромные спичечные коробки, эти жилые башни, тоже, конечно, белые, в которых как раз нет свободного пространства, в которых теснятся миллионы, сотни тысяч людей. Вообще здесь снова господствуют горизонтальные линии, после этого вертикального эффекта головокружения от высоты на ВДНХ. Я пробую осмотреться… ах да, я пытаюсь сейчас, следуя инструкции, кое-что увидеть там, где должна быть эта вторая башня, которую мы видели по пути сюда, я знаю, что она есть, но ее не видно. Зато я вижу золотой шпиль одного из павильонов, я думаю, что это главный павильон, у большого фонтана, еще дальше виден еще один шпиль какого-то минарета, потом листва и затем появляются эти бесконечные горизонтальные линии домов, которые, вообще-то очень высокие, но высота действительно теряется в этих горизонталях. Еще я вижу эту ракету, еще - другой шпиль, совершенно непонятного назначения, дальше - две какие-то бронзовые фигуры, снова дома, теперь они постепенно становятся немного более кубическими и несколько вертикальнее. Потом - купол павильона “Космос”. Сейчас ветер стих, странно, ведь было ветрено, очень ветрено. Теперь мне спокойно, я вижу далеко, это тополь,слегка, слегка колышащийся, за ним - нечто вроде стереоскопического снимка из девятнадцатого века, словно приклеенное изображение, а дальше снова пространство жилых домов. Меня не очень тянет смотреть вниз, во-первых, это безусловно неприятно, и кроме того, это не так привлекает, как взгляд вдаль, в простор. Снова лес, а вот поднимается еще ящик - что это может быть? Наверное, тоже жилой дом. Передо мной эти прожекторы, я думаю, ими уже давно никто не пользовался; вообще, когда в последний раз кто-нибудь был здесь, где я сейчас стою? Очень интересно, это по ржавчине видно. Дальше я вижу, против солнечного света, но зелень еще пробивается, деревья ближнего окружения, интерсно, я пытаюсь найти какие-то категории, в которых это можно было бы описать, описать деревья, сразу же такую классификацию, теперь солнце светит мне прямо в лицо, теперь я слышу автомобиль, шум автомобиля, интересно, весь шум еще слышен здесь, эта музыка из репродукторов, но довольно слабо, довольно слабо, это может быть из-за ветра, потому что ветер был очень сильным, акустически тоже очень сильным, очень сильным, он немножко производил впечатление стихии, сказал бы я, этот ветер. Эти дыры, эти паузы, которые я повсюду вижу, вот снова стереоскопическая пауза, перед ней полоса листвы, потом снова полоса листвы, опять дрожащее пустое пространство, а за ним - очень красиво, ветер колеблет - я не знаю, что это, - листья тополя, не знаю точно, что это такое; теперь надо быть осторожным, не то я провалюсь в дыру, так что приходится немного осторожнее двигаться дальше, так теперь я перехожу сюда, теперь я могу смотреть дальше, ага, теперь передо мной снова эта постепенно начинающая мне мешать большая ветка, она мешает, потому что я не вижу этой второй вышки, о которой мне сказали, ее не видно, ее не видно! Теперь довольно громко слышна музыка, теперь мне снова придется присесть, как-то ветер все-таки не очень приятен, теперь я больше сосредоточен на этих таких прозрачных, полупрозрачных театральных задниках в три-четыре слоя за этими огромными визуальными пустотами, в них, похоже, отблеск городской жизни, теперь в них больше движения, я теперь больше на них смотрю, а, вот это интересно, я теперь смотрю сквозь этот совершенно загаженный проржавевший прожектор, от которого осталась одна оболочка, все это производит совершенно архаичное впечатление, странно, можно было бы подумать, что все это будет производить впечатление кино или фотографии, но это не так, это производит совершенно архаичное впечатление, киноэффект гораздо сильнее, когда я смотрю таким образом гораздо сильнее, несравнимо сильнее; а тут летают какие-то насекомые, вроде муха, как попала сюда муха? В самом деле, здесь, наверху, летают мухи! Здесь, наверху, летают себе мухи! А вот это может быть интересно, здесь есть надписи, ай-ай-ай, здесь были мальчики, здесь были мальчишки и нацарапали тут на высоте свои высказывания, что здесь написано? “Левон здесь был, Серж и Вано, и на коня или, точнее, блевали, и смотрели на них обиженные рожицы. 3 сентября 95 год.”. Вот посмотри - это значит, это было почти за два года до меня, здесь были дети и нацарапали это. “Бутырский хутор. 8.7.97” два месяца назад кто-то еще был здесь “Здесь были Stаsi, Michael 19.9.94”, записано латинскими буквами, “А - тэтэтэ - топтался внизу этот ублюдок пересрал” боже мой, вообще-то я должен говорить по-немецки, но не могу это не прочесть: “Здесь был ваш ВДхитов А иН Хр. 1 октября 94 года” Я перешел на описание ближайшего окружения, довольно странно, это уже истории, за которые можно зацепиться, то я мог радоваться музыкальному и звуковому сопровождению, а теперь вот такие истории, действительно приятно прочесть их сейчас, “Здесь был Кирилл. 6 июня 93 год” “Кирилл” еще там “А ну Кирилл”, а теперь снова слышится музыка, ооо, все-таки здесь немного опасно, все-таки немного опасно, бррр; здесь еще что-то есть “Был Серж, сиз переканул. 9 июля 95 год” так, это все были истории, это было нарративное интермеццо, в остальном история здесь не чувствуется, действительно не ощущается, потому что все это так далеко - там, в домах, бесконечные истории, бесконечные истории - но очень, очень далеко. И здесь в том, что касается зрительных и слуховых впечатлений,- музыка, которая слышится, и автомобили, их шум - абсолютно ничего эпического, ничего повествовательного. Вот дымовая труба. Едет машина. Теперь я смотрю вниз, там стоят они оба. Я описал в своем речевом действии круг, я начал с того, что я видел, то есть сначала ничего не видел из того, что мы привыкли облекать в слова, потом эти надписи, они меня очень поразили, я был удивлен, хотя это можно было бы представить заранее, в общем-то ясно, все мальчишки залезают наверх и делают надписи, я замечаю теперь - хотя я думаю, я должен наговорить на всю пленку, - но я замечаю, что мои мысли замкнулись, и я чувствую, что мое дело закончено, я перестаю говорить и спускаюсь. Итак, это все, что я сказал. Спасибо.

Теперь я все же начинаю второе описание, потому что замученный техническими задачами, я совершенно забыл, что у меня есть бинокль, и я пробую навести его на резкость и посмотреть поближе на то, что находится совсем вдали. Но это трудно, потому что я действительно должен держаться одной рукой, я действительно не могу держать бинокль обеими руками, теперь, может быть, запись будет потише, потому что магнитофон находится ниже, я сделаю погромче, минутку, ладно, я буду просто говорить громче, я говорю теперь громко, я начинаю, я все же снова начинаю с пустого места там, которое не видно, но стереоскопический эффект теперь еще сильнее, но теперь действительно очень (нрзб.) я вижу этот золотой шпиль очень близко, листья, теперь совсем нет ветра, и они дрожат только из-за аппаратуры, второе дрожание, дрожание аппаратуры, а теперь, конечно, теперь появляется отодвинутая назад жизнь города, за этими визуальными паузами, она бросается на меня, но бросается чисто визуально, это эффект бинокля, чисто визуальная композиция, для меня теперь нет никакой социальной нарративности, которая угадывалась до того. Я вижу теперь везде, позади того, что бросается в глаза. Стереоскопический эффект теперь гораздо сильнее. Все социальное пространство - как задник, перед которым эти стереоскопически структурированные визуальные паузы между дрожащими листьями. Сильный эффект, сильный эффект. Теперь снова тот золотой шпиль, за ним дома, но теперь они дрожат, дрожат как листья. Они стали визуально совершенно эквивалентными этим, по крайней мере, в социальном плане, идеологически ненагруженным листьям. О! А вот это сильно, это действительно сильно, эта белая ракета, вдруг я вижу надпись - это сильно - на белой ракете, едва, едва различимо: красные, почти стершиеся буквы “СССР Восток”. Это просто потрясающе. Это просто потрясающе. Теперь с обеих позолоченных - бронзовых скульптур слетают птицы. Теперь снова все дрожит. Вот купол. С ума сойти, как все дрожит. Дрожание изображения оказывает неверотный де-эпизирующий эффект. Невероятно сильно. О, эта ракета, она завораживает меня, завораживает меня! Белая ракета с надписью “СССР Восток” завораживает меня. Черт побери, все-таки безумная мощь и традиция этого места проявилась. Это сильно, сильно. Она все еще здесь. Конец.